- А потом? – Следователь заёрзал на табурете, плеснул себе из бутылки и, отобрав у инквизитора нож, который тот бесцельно вертел в руках, стал нарезать колбасу на тонкие-тонкие кружочки. Получалось хорошо: нож у Френна был острый.
- Потом... – Артур ненадолго задумался. – Первые изменения начинались, примерно, в конце третьей недели. Спокойствие. Умиротворение. Резкое снижение мотивации – почти все подопытные забросили работу; только Вильштейн что-то там шкрябал в своих тетрадях. Возросший интерес к чтению – библиотека пришлась очень кстати. Небольшое усиление колдовских способностей по шкале Крегора-Моне. Нормализация сна... ещё чего-то там по-мелочи, не помню уже. А потом мы заметили, что вся опытная группа читает книги с какой-то запредельной скоростью.
- В смысле?
- В прямом. Томик на пятьсот страниц человек проглатывал за час. Нам пришлось расширять библиотеку и организовывать подвоз литературы. При этом подопытные запоминали абсолютно всё, каждое слово. И ничего, вообще ничего не замечали, можете себе такое представить? Даже Вильштейн не понял, о чём я говорю, когда я спросил его каково это – проглотить все пять книг Фламанци Резо за полдня. Понимаете? Для него это казалось чем-то само собой разумеющимся. Мы провели быстрый тест: он помнил каждое прочитанное слово. Остальные тоже. Способность нейронов мозга к почти мгновенной рекомбинации с сохранением проводимости и накопленного опыта. Для нас это стало откровением: мы-то твёрдо знали, что память – это о связях... Ладно, не буду вас грузить.
- Да ладно вам. Грузите. Не всё понятно, но интересно. – Френн отобрал у Фигаро колбасу. – Вы её хотите на триста колечек нарезать?.. А Лудо? Он-то откуда взялся? Вы же сами сказали, что подопытными стали колдуны из вашей научной когорты?
- Лудо... – Мерлин шумно вздохнул. – Лудо появился из-за Томаша Риддла. Жила тогда такая семейка – Фрикассо. Большие сволочи, но со связями. Мы часто решали через них разные деликатные вопросы, когда просто саблей, кинжалом или ядом в супе обойтись было нельзя. Фрикассо были дипломатами и очень хорошо разруливали вопросы с высшим, мать его, обществом. Поэтому члены этой семьи допускались даже в Башню. И был у них сын – младшенький. Лудо. Луи де Фрикассо. Паренёк лет двадцати. Приятный парень, но... Короче, он был умственно отсталым: к двадцати годам интеллект пятилетнего ребёнка. Генетика, ничего не поделаешь. Так карты легли. И вот как-то раз Фрикассо попросили Риддла избавиться от Лудо. Любыми способами. Чтобы, значит, не сидел сынок бельмом на глазу знатного рода. К тому же, Лудо был единственным наследником мужского пола, и, случись что с Фрикассо-старшим, его дочка Аглая получила бы кукиш с маслом. Традиции – не хвост собачий! Ну и Риддл согласился. Но Лудо он не убил, а пристроил в Башне уборщиком: мыть полы, протирать окна, сдувать пыль...
- Но Башня...
- Да, да, я в курсе. Башня чистит себя сама. Как и Академия. Риддл мне рассказывал, что, мол, поступил по совести, не дал, понимаешь, сгинуть бедному дурачку и работу ему нашел, чтобы не на подаяния жил, а на честно заработанные, бла-бла-бла... Да только я слишком хорошо знал Томаша. Понимаете, он сам пришёл с самого дна, его мать стирала простыни в борделе, а отец ушёл от них, когда Тому было два года. Но интеллект Риддла и выдающиеся колдовские способности помогли ему забраться на самый верх Белой Башни. Вот только в Башне не чувствуешь этой высоты. Там тебя окружают первые умы мира. Опять конкуренция, пусть и интеллектуальная. Риддлу же нужен был кто-то... Как бы вам сказать...
- Я понял, – Френн сделал большой глоток из стакана. – Кто-то, на фоне кого можно постоянно вспоминать о яме, из которой ты выбрался. Как на похоронах: покойника, конечно, жалко, но в голове-то, на самом дне, играет мысль: «хорошо, что сегодня не я».
- Вы совершенно правы, господин инквизитор. Луи де Фрикассо стал для Тома чем-то вроде талисмана на счастье. Кем-то на кого можно было смотреть, и вспоминать своё вероятное прошлое, которого у тебя получилось избежать. Я слишком хорошо знал Риддла. И я заявил, что Лудо – так его называли в башне – ну, Лу-и де Фрикасс-о, ясно? – станет участником эксперимента войдя в группу испытуемых. Типа, нужно же посмотреть, какой эффект оказывает трансформация на людей с крайне низким интеллектом. Контрольная группа, ясно?.. Ох, поверьте: на рожу Риддла стоило посмотреть, аха-ха-ха-ха!
- Хм... А вам не приходило в голову, что он просто грохнет Лудо где-нибудь в тёмном уголке? Как изначально и задумывалось?
- Приходило, – признал Мерлин, – но, во-первых, я внимательно следил за Лудо, а во-вторых, очень скоро это перестало быть актуальным. Когда личности испытуемых стали смазываться... А вообще, конечно, вы правы: с моей стороны это было ребячеством, так что во всей этой ситуации я, по сути, оказался ничем не лучше Тома. Даже хуже: я взял ничего не соображающего идиота, не способного ни осознать, что с ним происходит, ни отвечать за свои поступки, и сделал его подопытным в эксперименте...
- Ладно, ладно, – перебил Фигаро, – вам очень жаль, мы поняли. Уж простите, Артур, но мне, более-менее, известна ваша насыщенная биография. Можете тут рефлексировать сколько угодно, но монстром вы никогда не были... Вы лучше объясните, что значит, «личности стали смазываться»?
- Ага, ага... Прямо Святой Мерлин. Только Демона куда-нибудь под коврик заметите... Что же до «стали размываться», так то и значит, что у испытуемых стали расплываться устоявшиеся черты их характеров. Например, Риддл, который после моего заявления был буквально готов убить Лудо, сперва потерял к нему всякий интерес, а потом... Потом как-то я увидел их вместе – Томаша Риддла и Луи де Фрикассо в большом зале библиотеки. Они читали. Точнее, Риддл читал книгу, параллельно загружая информацию в голову Лудо, а Лудо, в свою очередь, читал другую книгу, сливая данные в башку Ридллу... Я понимаю, как это звучит, но понятнее описать не могу. У них к тому времени стали бурно развиваться парапсихические способности, но подопытные упёрлись в другую проблему: телесные ограничения. Два глаза, два уха, две руки. Можно слушать только одну мелодию, читать лишь одну книгу. Потом они приспособились разделять функции полушарий и читать по две книги сразу, но всё равно это казалось им каким-то крохоборством.
- Обалдеть. – Фигаро открыл рот от изумления. – Ну и дела. А дальше-то что?
- Дальше… Как-то ко мне в кабинет зашел Артур Вильштейн, и рассказал, что между сознаниями участников эксперимента исчезают границы. Содержимое головы Риддла было так же доступно для него, Вильштейна, как и своё собственное. Знания в их головах сливались, объединяясь в огромный массив, к которому у всех был доступ... Старый Артур выглядел как-то странно: он вроде бы и говорил со мной, но, в то же время, словно отсутствовал в комнате. Знаете, как иногда говорят с детьми, которые задалбывают родителей вопросами, почему травка зелёная, или почему огонь жжётся? Я попытался вернуть его внимание, заставить как-то сфокусироваться. Спросил, как насчёт содержимого голов других людей? Не участников опыта? Вильштейн захлопал ресницами, пожал плечами, и ответил, что содержимое голов людей их мало интересует, потому что там – цитата – нет ничего особо интересного. Посмеялся немного, пожал мне руку и вышел. Тогда я впервые начал понимать, чем это всё закончится, но останавливать опыт было уже поздно.
Мерлин причмокнул губами, покачал головой и уставился в пол. Было видно, что старику не особо приятно вспоминать вещи, о которых он говорил.
- Через неделю после визита Вильштейна мы заметили, что подопытные активно используют телекинез и телепортацию на короткие расстояния. Однако это были не общеизвестные шорт-треккеры: их манипуляции с эфиром не вызывали в нём никаких колебаний. Не классическое колдовство – что-то другое. Сверхчеловеческие способности. Нечто со следующего, более высокого этажа. На третий месяц подопытные общались друг с другом исключительно телепатически, а информацию из книги считывали просто глянув в её сторону. Я надеялся, что Артур расскажет мне больше, но... Он много смеялся, похлопывал меня по плечу, обещал зайти вечером и поговорить за бутылочкой пивка, но... Но не приходил. Потом извинялся, говорил, что забыл, что у него башка забита всяким-разным, снова обещал зайти... Я не злился. У меня при разговорах с Вильштейном возникало чувство, что я – пятилетний пацан, копающийся в песочке, который предлагает папе-профессору поиграть с ним в куличики. Вильштейн... Они все просто смотрели сквозь меня. Улыбались, шутили, но это была просто вежливость. Но не Лудо. Лудо частенько забегал ко мне на рюмку кофе под вечер. Шутил – я имею в виду, шутил по-настоящему, благодарил меня за то, что «вправил ему мозги», рассказывал, как подложил канцелярскую кнопку Вильштейну в кресло, много издевался над учёными и философами Золотого века колдовства – к тому времени Лудо пристрастился к чтению, и, конечно, объяснял, что происходит с остальными подопытными. Он говорил так: все эти старики ищут истину, ту, которая с большой буквы, потому что всю жизнь этим занимались. А истина скучна. Она большая и холодная, как космическая пустота. Вот, болтал Лудо, сидя у меня в кабинете, сейчас эти чудики разберутся с пространством-временем, изучат всё вдоль и поперёк, разберут музыкальную шкатулку этого мира на запчасти, а дальше им станет скучно. Музыка закончится, и останется только холод и пыль на дне коробки. И тогда им либо придётся выдумывать новую игру, либо искать там – он показывал куда-то в небо – что-нибудь новое, неизведанное. Будто там оно есть, хохотал он. И, в конце концов, попросил меня отправить его на первый курс Академии. Мол, всю жизнь хотел учиться среди будущих колдунов. Я не возражал. К тому времени мне уже было всё равно: эксперимент удался... и провалился.